Будучи студентом Московской духовной семинарии, а затем и Академии, я несколько раз участвовал вместе с сокурсниками и нашими профессорами в ежегодных встречах в Дубне (российском наукограде физиков-ядерщиков) с ведущими российскими специалистами в области науки и философии. Эти встречи, проходившие в великолепном международном зале конференций Дубны, так и назывались: «Наука, философия и религия». И я много раз выслушивал внимательно выступления маститых ученых, в том числе и ведущих биологов России. Молодые студенты из духовных семинарий и академий задавали им коварные, я бы сказал, вопросы относительно различных теорий происхождения мира и человека. И что мы слышали в ответ? Расплывчатые и неубедительные рассуждения… Ни да, ни нет…
Во время этих дискуссий я заметил одну принципиально важную вещь: ответы ученых базировались главным образом не на данных их научных исследований, ибо, как говорил один из них, все, что найдено со времен Дарвина в отношении промежуточных звеньев homo sapiens (человека разумного), умещается в один письменный стол, стоявший перед ним. Ответы строились на основании собственных предпочтений самих ученых. Другими словами, они тоже верят, в той или иной степени в ту или иную теорию. Например, у одного ученого-физика сын стал верующим человеком, поступил в семинарию. Разумеется, со временем его отец стал интересоваться убеждениями сына и менять свои убеждения… Другой ученый-биолог под влиянием своего коллеги, который стал священником, тоже начал менять свои воззрения относительно происхождения вселенной и человека. Иначе говоря, вчера советская наука требовала одного подхода, и ученые твердили одно, сегодня любовь к сыну и привязанность к своему другу приводит их к пересмотру своих взглядов, и они утверждают обратное.
«В силу наивности, ― писал известный антрополог Пьер Тейяр де Шарден (о нем мы еще будем говорить ниже), ― по-видимому, неизбежной в первый период, наука вначале воображала, что она может наблюдать явления в себе такими, какими они протекают независимо от нас. Инстинктивно физики и натуралисты вначале действовали так, как будто их взгляд сверху падает на мир, а их сознание проникает в него, не подвергаясь его воздействию и не изменяя его. Теперь они начинают сознавать, что даже самые объективные их наблюдения целиком пропитаны принятыми исходными посылами, а также формами или навыками мышления, выработанными в ходе исторического развития научного исследования. Дойдя до крайней точки в своих анализах, они уже толком не знают, составляет ли постигаемая ими структура сущность изучаемой материи или же отражение их собственной мысли» («Феномен человека. Сборник очерков и эссе»).
И потом, меня совершенно не интересует, что было миллионы лет тому назад, и как выглядел человек в эпоху неандертальцев или кроманьонцев. Я сегодня существую, и существую как человек, то есть как существо, обладающее в отличие от всех остальных биологических существ, пусть и эволюционировавших путем естественного отбора, разумом и бессмертной душой. И меня беспокоит то, что моя биологическая жизнь сильно ограничена во времени. Смерть ― вот что ставит в тупиковую ситуацию предназначение моей жизни и еще несколько миллиардов подобных мне индивидов. Если после смерти ничего нет, тогда какой смысл жить в этом безумном мире, где все время идет жесткий и несправедливый отбор. Если есть ― то Бог, когда мы все предстанем перед ним, не будет задавать нам вопросов относительно доисторического происхождения человечества. Он спросит с нас за нашу реальную и ощутимую жизнь, как мы ее прожили: как неандертальцы или все-таки как homo sapiens? А что касается миллионов лет истории, меня, впрочем, как и большинство разумных людей, интересуют исключительно последние семь тысяч лет библейской истории человечества, когда было сформировано все то, что мы называем цивилизацией.
«Современная западная естественная наука утверждает, ― писал выдающийся британский ученый Арнольд Тойнби, ― что человеческий род существует на этой планете по меньшей мере 600 тысяч лет, а возможно и миллионы лет; жизнь вообще ― не менее 500 миллионов, а может быть и 800 миллионов лет; сама же планета существует, вероятно, 2 миллиарда лет. На этой временной шкале последние 5–6 тысяч лет, увидевших рождение цивилизаций [как писал тот же Тойнби, эти цивилизации можно пересчитать по пальцам, их было около 12], и 3–4 тысячи лет с зарождения высших религий – периоды настолько краткие, что их практически невозможно отложить на график общей истории планеты до нынешнего момента ни в каком масштабе. На этой истинной шкале времени все события „древней истории“ ― фактические современники нашего общества, сколь бы далекими они ни казались сквозь линзу микроскопического индивидуального, субъективного человеческого мысленного взора» («Цивилизации перед судом истории»).
Исходя из вышесказанного, я решил при подготовке к лекции просто прочитать исследования двух авторов: основателя теории эволюции Чарлза Дарвина, который в юности хотел стать священником, а затем стал совершенно неверующим человеком; и монаха Пьера Тейяра де Шардена, который будучи глубоко верующим человеком, профессионально занимался палеонтологией. Тем более что книги этих авторов стояли уже давно на книжных полках в моем рабочем кабинете в Ново-афонском монастыре.
Любопытно, что знаменитую книгу Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» (впервые была опубликована в Лондоне в 1859 году) я приобрел еще десять лет назад в одном из букинистических магазинов Сухума. Издана в 1987 году издательством «Просвещение», на ней стоит печать библиотеки Ткуарчальской 6-ой средней школы. Данное издание работы Дарвина, адресованное учителям, было сопровождено весьма интересными комментариями члена-кор- респондента АН СССР А. В. Яблокова и доктора биологических наук Б. М. Медникова.
Должен заметить, что скандальную с точки зрения религии книгу Дарвина я прочитал с большим интересом. Не могу сказать, что с удовольствием, поскольку я с детства не любил предметы естествознания. «Технарем» я никогда не был. История, искусство, философия ― это да, гуманитарные предметы мне всегда нравились. Как мне кажется, именно гуманитарий делает человека – человеком. А в занятии техническими науками человек уже нашел себе замену ― компьютеры. По крайней мере, без них ученому мужу уж точно не обойтись…
Так вот, сказать, что прочтение 363 страниц выше- указанного исследования Дарвина убедило меня в теории эволюции, я не могу. Я бы сказал, это очень интересная версия. Кстати, Дарвин с точки зрения науки очень корректен. Вот, например, во введении он пишет: «Без сомнения, в мой труд вкрались ошибки, хотя я постоянно заботился о том, чтобы доверяться только хорошим авторитетам. Я могу изложить здесь только общие заключения, к которым пришел, иллюстрируя их лишь немногими фактами; но надеюсь, что в большинстве случаев их будет достаточно».
Сказать, что версия Дарвина была оригинальной, тоже нельзя ― автором первой целостной эволюционной концепции был французский биолог Жан Батист Ламарк (1744–1829). Кроме того, британский натуралист Альф-ред Рассел Уоллес (1823–1913) независимо от Дарвина пришел к идее естественного отбора как механизма эволюции. Уоллес является и автором термина «дарвинизм». «Я много выиграл, ― пишет сам Дарвин в своей автобиографии, ― промедлив с публикацией книги примерно с 1839 года, когда теория ясно сложилась у меня, до 1859 года, и я ничего не потерял при этом, ибо весьма мало заботился о том, кому припишут больше оригинальности ― мне или Уоллесу, а его очерк, без сом-нения, помог восприятию теории».
Кажется, в рождении теории эволюции немалую роль, учитывая эпоху, когда все гнались за открытиями во всех областях науки, сыграло «желание занять достойное место среди людей науки», как об этом писал Дарвин в своих воспоминаниях.
Заметим, что труд Дарвина «Происхождения человека» был опубликован только в 1871 году. «Как только я пришел к убеждению, в 1837 или 1838 году, ― писал Дарвин в своей автобиографии, ― что виды представляют собой продукт изменения, я не мог уклониться от мысли, что и человек должен произойти в силу того же закона».
Еще один интересный момент. В качестве приложения к вышеуказанному изданию работы Чарлза Дарвина дается сокращенный вариант его автобиографии под названием «Воспоминания о развитии моего ума и характера». Автобиографию я действительно прочитал с огромным удовольствием. Из нее мы узнаем и следующий любопытный факт: «После того, как я провел два учебных года в Эдинбурге, мой отец понял или узнал от моих сестер, что мне не улыбается мысль стать врачом, и поэтому предложил мне сделаться священником. <...> Я попросил дать мне некоторое время на размышление, потому что на основании тех немногих сведений и мыслей, которые были у меня на этот счет, я не мог без колебаний заявить, что верю во все догматы англиканской церкви; впрочем, в других отношениях мысль стать сельским священником нравилась мне. <...> Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником».
В 1837 году Дарвин поселяется в Лондоне, там он живет в течение двух лет. «В течение этих двух лет, ― пишет он в своей автобиографии, ― мне пришлось много размышлять о религии. Во время плавания на „Бигле“ я был вполне ортодоксален; вспоминаю, как некоторые офицеры (хотя и сами они были людьми ортодоксальными) от души смеялись надо мной, когда по какому-то вопросу морали я сослался на Библию как на непреложный авторитет. Полагаю, что их рассмешила новизна моей аргументации. Однако в течение этого периода я постепенно пришел к сознанию того, что Ветхий завет с его до очевидности ложной историей мира, с его вавилонской башней, радугой в качестве знамения завета и пр. и пр., и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана заслуживает доверия не в большой мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря. <...> Так понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и в конце концов я стал совершенно неверующим. Но происходило это настолько медленно, что я не чувствовал никакого огорчения и никогда с тех пор даже на единую секунду не усомнился в правильности моего заключения».
Не могу не процитировать еще один фрагмент из автобиографии Дарвина: «Ни одному занятию, ― пишет он, ― не предавался я в Кембридже даже приблизительно с такой огромной страстью, ничто не доставляло мне такого удовольствия, как коллекционирование жуков. Это была именно одна лишь страсть к коллекционированию, так как я не анатомировал их, редко сверял их внешние признаки с опубликованными описаниями, а названия их устанавливал как попало. <...> Никогда ни один поэт не испытывал при виде первого своего напечатанного стихотворения большего восторга, чем я, когда я увидал в книге Стивенса „Изображения британских насекомых“ магические слова: „Пойман Ч. Дарвином, эсквайром“».
Я прочитал основные работы вышеназванных авторов, не столько имея цель обогатить себя научными знаниями о происхождении человека (антропогенезе) и его природе (антропологии), сколько понять, как соотносилась у их авторов вера в Бога с научной деятельностью. И я понял, что вера в Бога ― это то переживание, которое, в зависимости от глубины восприятия и опыта, определяет умонастроение человека. Если вера гасится медленно, как это и произошло с Дарвином, любая теория, включая и эволюционную, легко возобладает умом человека, подавляя в нем чувственное восприятие мира. Ведь не зря сам Чарлз Дарвин в своей автобиографии отмечал, что со временем охладел к литературе, живописи и музыке: «Кажется, что мой ум стал какой-то машиной, которая перемалывает большие собрания фактов в общие законы, но я не в состоянии понять, почему это должно было привести к атрофии одной только той части моего мозга, от которой зависят высшие вкусы».
С другой стороны, когда ученый человек верит в Бога (а в случае с Пьером Тейяром де Шарденом большую часть своей жизни еще и посвящает Ему), он становится настолько свободным от своего ума, что может безбоязненно целыми десятилетиями заниматься серьезной наукой, выдвигать различные предположения, в том числе и в области эволюционного развития человека.
И самое главное, каждый настоящий ученый всегда понимает, что все его открытия, наблюдения, гипотезы, теории и т. д. ― все это может быть вероятным, но не абсолютно точно очевидным. Главное, чтобы человек себя не убедил, что его умозаключение есть окончательная реальность.
Комментарии